Проблема субъекта познания в философии и поныне остаётся одной из наиболее малоисследованных и сложных. Если попробовать оценить прогресс в этой области, скажем, за истекшее столетие, то можно с уверенностью утверждать, что данная проблема так и не вышла за рамки простой её констатации и попыток классификации отдельных концепций субъекта, общий смысл которых, однако, тесно связан с понятием "Я", обозначающим одну из основных модальностей сознания. 

   Вообще же понятие "Я" обладает очень широким спектром значений и далеко не все они связаны с идеей субъективности. Существует житейски-обыденное употребление этого понятия, существует и философское, - "Я", взятое в широком смысле слова, обозначает конкретную личность, в узком - субъект познания. Отсюда даже простая идентификация понятия субъекта представляет значительные трудности, и У. Джеймс вполне обоснованно в этом случае задаёт вопрос: "Кто же является познающим субъектом: неизменная духовная сущность или преходящее состояние сознания?" /58/. Всё же, существующие концепции субъекта, при всём их разнообразии, в принципе могут быть сведены к нескольким основным, которые достаточно наглядно представлены в их классификации, данной B.C. Соловьёвым: "Что же такое есть Я? Исчерпывается ли оно своим являемым или феноменальным бытием, относительно которого нет сомнения? Есть ли оно только одно из множества психических состоянии, мысль как и всякая другая, явление среди явлений? Или Я есть нечто особое и единственное в своем роде, не одно из явлений, а общее формальное условие, априорный связующий акт мысли, соприсущий всякому явлению? или Я есть некая сверхфено-менальная сущность или субстанция, реальный центр психической жизни, имеющий собственное бытие от данных своих состояний?" /1/. 

   Надо сказать, что проблема субъекта познания и поныне остаётся в границах догадок и гипотез, предположений и версий, о чём свидетельствует и сравнительно недавно вышедшая монография А.Г. Спиркина, где он пишет: "Можно ли отождествить "Я" со всей совокупностью психических явлений или оно выступает как их высшее и интегрирующее духовное начало? А может быть, это - динамическая система высшего уровня, сознательно осуществляющая все душевные процессы?" /59/. Как видно, само содержание этих двух фрагментов даёт достаточно ясное представление о ситуации, сло¬жившейся вокруг данной проблемы, - полная неопределённость статуса субъекта познания ясно свидетельствует о том, что на нынешнем этапе о существовании какого-либо серьёзного концептуально-теоретического подхода к данной проблеме говорить ещё просто преждевременно; можно лишь ограничиться перечислением нескольких основных версий субъекта, которые, тем не менее, определённым образом связаны между собой. 

   К наиболее распространённой следует, безусловно, отнести психосоматическую концепцию или версию, которую B.C. Соловьёв совершенно справедливо охарактеризовал как наивно-реалистическую и в которой под субъектом познания понимается психосоматический организм, человек вообще. Подобная версия довольно типична для многих философских и научных школ и течений Запада и подобной версии придерживался, в частности, и сам У. Джеймс: "...познающий элемент в сознании - это сама личность" /58/. Существует и другая версия, которую можно было бы назвать психологической, в которой в качестве субъекта познания выступает или субъективная реальность вообще или же одна из её модальностей, обозначаемая понятием "Я"; к такой трактовке склонялся, например, B.C. Соловьёв, у которого "субъект познания представляет собой постоянную форму, всё многообразие психических явлений, - субъекту сознания нечего изменять в себе, так как в нём самом по себе ничего не содержится, - это только форма, могущая вмещать материал всякой индивидуальности" /I/. Подобной версии субъекта придерживался, как известно, И. Кант /19/; её целиком ра¬зделяет А.Г. Спиркин, который видит в "Я" - "...субъект сознания, психических явлений в их интегральной совокупности" /59/. 

   Наконец, существует и трансценденталистская концепция, в которой субъектом познания выступает особая сущность, существующая целиком независимо как от соматического организма, так и его психических состояний, но в то же время воспринимающая и осознающая эти состояния. Представления сторонников этой концепции очень удачно охарактеризованы У. Джеймсом: "...они предполагают за изменчивым состоянием сознания существование некоего неизменного субстрата, деятеля, который вызывает такие изменения. Душа, дух, трансцендентное "Я" - разнородные названия этого наименее изменчивого объекта мысли" /58/. Трансценденталистская версия достаточно полно представлена в восточной метафизике, в различных течениях персонализма, её поддерживают многие современные философы и психологи. Так, Р. Фишер считает, что "самость (self) экстатических состояний есть то, что видит и знает, в то время как "Я" является интерпретацией, - то, что видится и познаётся в физическом пространстве времени внешнего мира" /60/. Таковы взгляды и видных представителей аналитической и трансперсональной психологии, - К.Г. Юнг понимает субъект познания как "особое духовное начало" /61/, а в концепции "вечной психологии" К. Уилбера существует понятие трансперсонального свидетеля, подлинного субъекта познания, "который должен осознать, что разум и тело суть объекты познания" /6/. Достаточно определенно трансценденталистская версия субъекта отображена в воззрениях русских персоналистов; в частности, Л.М. Лопатин писал: "Я, которое переживает психические процессы, остаётся идентичным самому себе, ибо является сверхвременной субстанцией и, перенос обобщённого и схематизированного подобия нашего Я на трансцендентную реальность, является логически необходимым и правомерным" /62/. Близкой по смыслу является трактовка субъекта познания у Н.0. Лосского, где субъект представлен как конкретно-идеальное начало: "...конкретно-идеальные начала суть самостоятельный источник бытия; как самостоятельный источник жизни оно есть живое существо, центральный субстанциальный деятель, непосредственно воспринимающий все изменения и состояния" /63/. Как видно, для трансценденталистской версии в отличие от двух предыдущих, характерно общее представление о непосредственной не наблюдаемости субъекта опыта и его особом статусе по отношению ко всему психофизическому комплексу, всему организму в целом. Вот почему сравнительный анализ всех этих концепций субъекта может оказаться полезным, уже хотя бы потому, что позволяет выявить достоинства и недостатки каждого такого представления. 

   Выше уже отмечалась обоснованность и правомерность рассмотрения проблемы сознания с позиций информационного подхода; бесспорно также, что и проблема субъекта познания может быть переведена в общенаучную плоскость; в этом случае процесс познания понимается как информационный процесс и категории субъекта сопоставляется понятие наблюдателя или получателя информации. Получатель является ключевым аспектом информационного процесса, поскольку семантические и прагматические характеристики информации определяются собственной природой получателя, внутренне присущим ему способом интерпретации. Если, в соответствии с данным подходом, со¬знание, идеальное понимается как особый вид информации, то логически неизбежной становится и постановка вопроса не только о носителе информации, но и о её получателе. Д.В. Пивоваров совершенно справедливо указывает на необходимость присутствия в кодовой концепции идеального конечного наблюдателя, который ещё и должен быть дешифровщиком кодов /27/. Такая постановка вопроса вовсе не является одним из парадоксов информационного подхода, но с неизбежностью из него вытекает; такова, например, позиция Э.П. Семенюка, который совершенно обоснованно считает, что "в неживой природе как таковой информации нет: она возникает лишь там, где есть не только источник, но и приёмник информации, сигналов, то есть объект с достаточно высоким уровнем организации... информация возникает лишь в результате их взаимодействия" /64/. Отсюда, информационный подход позволяет не только корректно поставить саму проблему субъекта по¬знания, но и более чётко сформулировать его определение, а с этих позиций дать реальную оценку достоинств и недостатков той или иной существующей его концепции. 

   Как уже было сказано, в широко распространённой психосоматической версии, под субъектом познания понимается сознающий индивид, человек вообще. Признавая тот бесспорный факт, что сознание представляет собой индивидуально-личностный феномен, что его носителем являются отдельные люди, всё же нельзя не видеть того, что следуя данной версии, мы должны предположить, что в качестве субъекта познания выступает вся информационная триада, - утверждение само по себе логически противоречивое, означающее, что получатель одновременно является ещё и источником или носителем информации и информацией как таковой. В данном случае явно игнорируется то обстоятельство, что все эти аспекты информационного процесса относятся к качественно различным типам реальности, - если источник и получатель реальны объективно, то информация представляет собой уже субъективную реальность. Кроме того, нельзя исключить и такой возможности, что источник и получатель принадлежат к различным, в принципе несводимым друг к другу уровням объективной реальности, в плане их структуры и организации, присущности каждому из них своих особых системных свойств. Однако, влияние психосоматической концепции субъекта на формирование и специфику методологического подхода к решению тех или иных научно-практических задач целиком очевидно, и в частности, это касается и нейрофизиологических исследований, где в самой постановке весьма актуальной проблемы поиска интерпретирующих механизмов в мозге, уже заранее предполагается, что системами, реализующими подобные функции, должны быть специализированные нейронные ансамбли. Такой подход, безусловно, следует рассматривать как упрощённо-сциентистский, хотя бы потому, что уже сейчас наличествует целый ряд фактов, имея в виду различные танатологические, парапсихические и другие подобного рода феномены, существование которых нельзя объяснить без того допущения, что живой организм представляет собой по крайней мере двухуровневую физическую систему, где наряду с вещественной (биополимерной) компонентой, су¬ществует и полевая, - такова, например, концепция биологической системы, предложенная В.П. Казначеевым /65/. А отсюда вполне правдоподобным выглядит и предположение о том, что процесс декодирования информации в таких системах может происходить на ином, возможно даже фундаментальном физическом уровне. Всё это лишний раз говорит о том, что прежде чем от¬дельные стороны информационного процесса в такой исключительно сложной системе, какой является живой организм, станут объектами систематического исследования, они прежде всего должны быть полностью разграничены функционально. 

Что же касается собственно психологической версии, в которой в качестве субъекта познания выступает или субъективная реальность вообще или одна из основных модальностей сознания - "Я", то в её пользу свиде¬тельствует только одно обстоятельство, а именно то, что сознание "Я" по отношению ко всем другим формам как бы выполняет функцию такого субъекта, но только психологически, а не субстанциально. Действительно, если учесть тот факт, что сознание "Я" есть само по себе определённое содержание, то есть информация, которая, в свою очередь, могла бы являться идеальной формой представления получателя, стало быть, она, как и другие формы сознания, обладает лишь функциональным бытием, - идеальное представление субъекта ещё не означает, что мы имеем дело с подлинным субъектом. С другой стороны, если предположить, что сознание "Я" и есть подлинный субъект опыта, то невозможно объяснить сам факт элиминации структурных и субстратных характеристик физического коррелята этой фо¬рмы сознания, а это, безусловно, есть некоторый физический процесс, являющийся частью общего, интегративного механизма считывания; поэтому неясно, как может идеальная форма считывать информацию с сообщения. Если же допустить, что это - код модальности "Я" или носитель данной информации, то тогда он одновременно должен быть и её получателем, то есть имеет место существование самодекодирующегося кода, что с функциональной точки зрения трудно объяснимо, ведь сознание "Я" - чисто идеальный феномен, оно поэтому есть результат информационного процесса, а не его причина. Отсюда ясно, что психологическая версия субъекта также не свободна от логических противоречий. 

   Поэтому, хотя это обстоятельство является, на первый взгляд, неожиданным, с позиций информационного подхода более реалистичной представляется трансценденталистская версия субъекта познания. Для этой версии характерно достаточно чёткое разграничение всех аспектов информационно¬го процесса. В ней субъект познания понимается как особая сущность, наделённая уникальным способом интерпретации, что вполне отвечает предположению о существовании в природе объектов более высокого порядка сложности и организации и способных проявлять новые системные свойства. По¬добную идею, как известно, достаточно последовательно отстаивал Г. Кантор. Отсюда вполне реалистичным выглядит предположение о том, что сознание как отражение действительности, отображает не только внешние харак-теристики окружающего мира, соматические процессы и состояния организма, но и отдельные характеристики самого интерпретатора. Следовательно, и модальность "Я" есть тогда ни что иное как отображение самого получателя и поэтому в совокупности психических процессов и явлений, оно на¬делено и выполняет конкретную гностическую функцию. Подобной точки зрения придерживается индийская метафизика, где сознание "Я" выступает в качестве репрезентанта и заместителя подлинного субъекта опыта. Это сознание "Я" не является целым или частью интрасубъективной реальности такого субъекта, а следствием связи последнего с так называемым тонким телом (линга-шарира), которое является единственным и непосредственным источником информации для такого субъекта. Конечно, нельзя не видеть, что трактовка живого организма как информационной системы, с неизбежностью ведёт к сдвигу акцентов и в самой проблеме сознания, где решающее значение приобретает проблема существования и сущности субъекта опыта, учитывая ту ключевую роль, которую интерпретатор или получатель информации играет во всяком информационной процессе. 

    Из рассмотренных выше концепций субъекта познания, психосоматическая и психологическая, хотя и обладают чисто внешними достоинствами, состоящими в их очевидности и непосредственной данности, всё же, они не лишены известных противоречий. На их фоне трансценденталистская версия выглядит логически более безупречной, более отвечающей сути информационного подхода. Вместе с тем, в ней субъект не является непосредственно наблюдаемым, отсюда его сущность, способ существования оказываются достаточно неопределёнными. То описание субъекта опыта, которое, например, мы находим в индийской метафизике, носит черты скорее интуитивного постижения, нежели логического обоснования. Но, всё же, данная версия, хотя она и требует принятия целого ряда допущений, представляется относительно непротиворечивой и содержащей достаточно многообещающие перспективы в плане её разработки. Это касается, в частности, проблемы многообразия структуры и уровней объективной реальности, их сложной иерар¬хии, где каждый последующий уровень способен к проявлению качественно новых системных свойств. Таковы были, например, взгляды Г. Кантора, который не только допускал существование в природе иерархически упорядоченного множества актуально-бесконечных объектов, но и предполагал, что существование таких трансфинитных начал позволяет дать рациональное объяснение происхождению сознания и жизни /66/. 

   Поэтому ценность информационного подхода видится прежде всего в том, что он, по крайней мере на сегодняшний день, представляет ту общую и необходимую концептуально-теоретическую основу, которая позволя¬ет перевести философскую проблему сознания в общенаучную плоскость рассмотрения, а отсюда, сопоставить философским категориям сознания, процесса и субъекта познания, общенаучные понятия информации, информационного процесса и получателя информации (наблюдателя). Отсюда уже на общенаучном уровне возникает проблема сущности и существования наблюдателя, вне постановки, проработки и решения которой невозможно дальнейшее успешное развитие уже вполне конкретных научных направ Процесс наблюдения в науке является важнейшим, если не единствен¬ным средством познания действительности, а отсюда - особая роль наблюдателя в современных научных теориях, - вопрос, который в настоящее время приобрёл в естествознании принципиальное значение. 

6 

   Для ситуации, сложившейся в современном естествознании достаточно характерным является то обстоятельство, что дальнейшее изучение и описание окружающего нас мира, равно как и развитие и совершенствование научных методов его познания оказывается невозможным без учёта и детального анализа целого ряда проблем принципиального характера, плоскость рассмотрения которых ещё до недавнего времени находилась исключительно в ведении философии и её важнейшего раздела - теории познания. 

   Круг этих проблем связан, главным образом, с процессом становления и развития квантовой теории, которая позволила дать не только новое, более глубокое и разностороннее понимание физической реальности, но и значительно изменила и сами принципы и методы подхода к исследованию и описанию физических явлений. Специфичность поведения квантово-механических объектов существенно повысила требования к критерию объективности научного эксперимента, потребовав наряду с описанием свойств и характеристик изучаемого явления и обязательного описания всего акта наблюдения как целостной гносеологической процедуры. Для того, чтобы быть законченной, логически непротиворечивой научной теорией, квантовая теория должна, как полагает Д. Бом, описать: "...сам процесс наблюдения посредством во¬лновых функций измерительного прибора и исследуемого объекта, а в принципе и самого исследователя, наблюдающего явление, сопоставив ему его собственную волновую функцию" /67/. 

   Значение наблюдения как способа познания окружающей действительности едва ли нуждается в каком-либо дополнительном обосновании, - в конечном итоге "всё наше знание природы происходит посредством её наблю¬дения" /68/. В квантово-механическом описании принцип наблюдаемости физических явлений становится приоритетным, - "...никакое элементарное явление не будет явлением до тех пор, пока оно не станет наблюдаемым явлением... центральный признак элементарного квантового акта наблюдения -- это разграничение между наблюдателем - участником, исследователем и изучаемой системой, которая исследуется" /69/. 

   Учитывая ту особую специфику и роль, которую процесс наблюдения играет в описании фундаментального уровня физической реальности, вполне логично было бы предположить, что такой процесс может иметь под собой конкретную онтологическую основу и выступать в качестве одного из мирообразующих принципов. Отсюда проблема существования и сущности наблюдателя становится чрезвычайно актуальной для развития таких фундаментальных научных направлений как квантовая теория поля и космология: Дж. С. Браун в этой связи совершенно обоснованно высказывает предположение о том, что: "...вселенная, вероятно, могла бы быть созданной с тем, чтобы быть способной видеть себя. Для этого она должна бы разделиться по крайней мере на одно состояние, которое видит и, по крайней мере, другое, которое видимо" /70/. Подобное предположение целиком разделяет и К.Г. Юнг: "...пока происходит восприятие, должен быть кто-то, кто воспринимает"/61/. Специфика и сложность гносеологической проблематики, связанной с процессом наблюдения квантовых объектов, очень наглядно воспроизведена в следующем высказывании Гел-Манна, где он, в частности, рассуждает: "Если вся Вселенная описывается единым квантовым уравнением с соответствующей волновой функцией, то частица выбирает свой путь только тогда, когда за ней наблюдают. Если же частица - вся Вселенная, то кто и где наблюдатель?" /71/. Сложность проблемы измерения в квантовой физике связана с особым поведением квантово-механических объектов. Любое измерение представляет собой результат взаимодействия между измеряемым объектом и при¬бором. В квантовой механике, в отличие от классической, где взаимодействием между исследуемым объектом и регистрирующим прибором можно было пренебречь, ситуация оказалась совершенно иной, поскольку в случае измерения изменялось не только состояние прибора, но и исследуемого объекта. Более детальный анализ процесса измерения показал, что описание квантового явления было бы неполным без введения в физическую модель процесса наблюдателя, констатирующего сам факт такого измерения. 

   И. фон Нейман, вероятно, был первым из числа создателей квантовой теории, который ещё на заре её становления глубоко осознал значение процесса наблюдения для всестороннего и объективного описания физической реальности: он, в частности, писал по этому поводу: "Мы всегда должны делить мир на две части - наблюдаемую систему и наблюдателя" /72/. В предложенной им математической модели процесса измерения исследуемый объект, измерительный прибор и наблюдатель, рассматривались уже как единая физическая система, причём последний представлял собой неотъемлемую часть физического процесса измерения. В свою очередь, Ф. Лондон и Е. Бауэр не только дополнили и развили идеи И. фон Неймана, но и фактически заложили основы квантовой теории наблюдений /73/. Отличительной особенностью концепции фон Неймана-Лондона-Бауэра (целиком поддерживаемой и Е. Вигнером) было введение в физическое описание процесса измерения наблюдателя, обладающего сознанием. Т. Такабаяси, характеризуя общую концептуальную направленность этой теории, отмечает, что её авторы "...для того, что¬бы сделать подобную интерпретацию квантовой механики законченной... выбрали сознание... граница между измерительным прибором... может отойти в пределе в область сознания наблюдателя, где происходит стягивание волнового пакета (редукция)" /74/. Эта идея, целиком принадлежащая И. фон Нейману, выглядит достаточно необычно, поскольку здесь в чисто физическое описание вводится психологическое понятие; поэтому некоторые положения этой теории заслуживают отдельного обсуждения. 

   Сам же процесс измерения рассматривается как "...состоящий как бы из двух действий: подготовка Ψ - функции к разложению на взаимно некогерентные компоненты и последующий коллапс в одну из компонент" /76/ или же его можно трактовать как "...некоторое событие Ui состоящее в селекции этого Ui среди множества других возможных реализаций физической величины U" /77/, что, надо сказать, по смыслу очень близко к одному из ос¬новных понятий теории информации - понятию сообщения как случайной выборке из множества всех возможных состояний источника. "В статистической теории связи" - как отмечает П. Франц - "количество информации", из¬влечённое из результата опыта относительно H(Z), понимаемого как мера структуры элементарных событий, можно выразить разностью мер двух структур J(Z,Z')=Н(Z)-НZ'(Z'), где НZ'(Z') – мера апостериорной структуры (условной энтропии). Важно отметить, что процесс изменения структуры не эксплицируется, а лишь констатируются его результаты. Информация в такой абстрактной форме оказывается специфической разностью структур взаимозависимых пространств элементарных событий" /78/. Отсюда нетрудно заметить, что и процессу редукции волновой функции и процессу приёма сообщений, присущи некоторые общие закономерности, отражающие специфику перехода из возможного в действительное. Физический смысл понятия волновой функции в этом случае оказывается весьма близким понятию энтропии, характеризующему множество всех возможных состояний системы, а также среднюю неопределённость состояний источника сообщений. Энтропия является объективной характеристикой такого источника и может быть определена априорно, до передачи сообщения; в то же время "количество информации", представляющее собой разность априорной и апостериорной энтропий источника, может быть определено только после получения сообщения его приёмником, так как оно выражает некоторое подмножество состояний, действительно реализованных источником сообщений. Поэтому нет ничего удивительного в том, что понятия волновой функции и информации зачастую тесно увязываются между собой. Так, Д.И. Блохинцев определяет волновую функцию как "...запись информации наблюдателя о состоянии ансамбля микросистем... переход от Ψм(х) к φ1(х) является процессом стягивания волнового пакета и прямым следствием изменения информации наблюдателя" /79/. А.Б. Мигдал особо подчёркивает тот факт, что "...волновая функция - не физическое поле, а поле информации. После каждого наблюдения (измерения) волновая функция изменяется скачком" /80/, то есть, как таковая, волновая функция отображает главным образом структурно-геометрические характеристики состояния квантовой системы (это наглядно видно, если в выражении для волновой функции положить ħ=1) и динамику их возможных изменений. 

В принципе понятие волновой функции, энтропии и "количества информации" в сообщении оказываются тесно связанными между собой, поскольку характеризуют различные стороны одного и того же процесса, - редукции волновой функции отвечает момент приёма сообщений, изменению вида волновой функции соответствует изменение вида функции энтропии источника; так, если волновая функция системы Ψ(х) представляет множество всех её возможных состояний, то мера их неопределённости, то есть априорная энтропия будет равна . Поэтому "количество информации", определяемое как разность априорной и апостериорной энтропий источника и в зависимости от вида волновой функции, для квантового канала связи может быть представлено в виде общей зависимости, отражающей количественную связь всех этих величин: 

, где 

ρxx - матрица плотности вероятности источника, интерпретируемая как априорная вероятность х-го символа на выходе, ρxx(ξ) - условная вероятность (ω/ξ) /81/. 

   Отсюда более ясной становится идея И. фон Неймана о непосредствен¬ной связи акта редукции волновой функции с соответствующим актом сознания. Такой акт редукции фактически эквивалентен приёму сообщения об изменении состояния квантовой системы. Акт наблюдения (смотра), его результат есть некоторая информация, то есть содержание сообщения (в классически взятом её определении) о имевшем место физическом событии и его прямое и безусловное свидетельство. Скачкообразный характер изменения волновой функции в процессе её редукции, по своей сути индетерминистском (акаузальном), следовательно, непредсказуемом, очевидно, отражает не только объективно существующие в природе закономерности перехода из возможного в действительное, из потенциального в актуальное, но также и субъективные факторы, определяющие специфику познания человеком физической реальности. Акт редукции может быть засвидетельствован, но не может быть предсказан, это - прямое следствие тех гносеологических проблем, которые возникают при описании квантово-механических объектов. Не-возможно заранее предсказать, в какое именно из всех своих собственных состояний перейдёт первоначальная волновая функция, это можно лишь засвидетельствовать, "получив" информацию об этом событии. Следовательно, введение в физическую теорию наблюдателя, обладающего сознанием, становится логически неизбежным шагом, поскольку только сознательный акт наблюдения является единственным и безусловно достоверным критерием само¬го акта редукции волновой функции исследуемой системы, только в этом случае мы располагаем наличными сведениями об этом событии. Если акт редукции сопоставляется приёму некоторого сообщения, то осознание этого означает, что мы имеем дело с содержанием сообщения; Г. Стапп даёт очень содержательную интерпретацию такого процесса: "Можно отождествить очаги возбуждения коры головного мозга, которые дают начало ощутимым различным реакциям с различными ветвями волновой функции мозга. Выбор ветвей волновой функции, инициирующей эти заметно различающиеся альтернативно возможные направления действия, стал бы в функциональном плане выбором между этими различными возможными направлениями действия. Он был бы представлен в квантовой теории редукцией волнового пакета к соответствующей ветви. Акт выбора одного из этих направлений действия может быть теперь идентифицирован как одновременно психический и физический акт: субъективно переживаемый акт выбора направления действия может быть представлен в построенной физиком конструкции физической реальности как редукция волнового пакета, выбирающая это направление действия. Таким образом, то что "ощущается" на психическом уровне, идентично тому, что "случается" на физическом уровне, а именно выбору определённого направления" /82/. Эта трактовка связи психического и физического, предложенная Г. Стаппом, выглядит вполне рациональной, поскольку она в принципе подтверждается существующими научными фактами. В конечном итоге, все субъективно переживаемые личностью психические процессы и состояния являютcя определённым образом скоррелированными с состояниями физического субстрата мозга и человек обладает уникальной способностью наблюдения его изменения, а стало быть, и способностью косвенного наблюдения изменения всех тех физических объектов, которые связаны с мозгом посредством органов чувств. 

   Отсюда несомненная ценность теории фон Неймана-Лондона-Бауэра видится прежде всего в том, что она представляла собой первую по сути в истории науки попытку объективного описания познавательного акта, в котором человек и окружающий мир представлены как различные аспекты единой информационной системы; введение в процесс измерения конечного наблюдателя, способного извлекать информацию из доступных ему сообщений, явилось фактически признанием реалий, связанных с проведением квантовых экспериментов, а само понятие информации как содержания сообщений стало в этом случае важным элементом физической теории. Поэтому представляется целесообразным сосредоточить внимание на некоторых моментах этой теории, особенно на том, что касается самой концепции наблюдателя, которая, безусловно, заслуживает детального обсуждения; вот почему мы приводим известный фрагмент из работы Ф. Лондона и Е. Бауэра, цитируемый в монографии Л. де Бройля: "Рассмотрим три системы: изучаемый объект X, измерительный прибор Y и наблюдателя Z, образующие единую полную систему. Опишем её волновой функцией . Если мы будем рассматривать как объект полную систему, то она будет в чистом состоянии, которое всё время остаётся чистым, а каждая из подсистем x, y, z будет наблюдаться в смешанном состоянии. Функция в этом случае даёт максимальные сведения о полной системе, не давая точной информации о состоянии объекта X. 

   Но наблюдатель стоит на другой точке зрения: для него к внешней объективной реальности относится лишь объект Х и измерительный прибор Y. Сам же он находится в совершенно особом положении, так как он обладает сознанием или способностью интроспекции, что даёт ему возможность непосредственно знать своё состояние. Именно в силу такого непосредственного знания, он считает для себя вправе создать свою собственную объек¬тивность, разорвав цепь статистических связей, выражаемых функцией Ψ и констатировать: "Я нахожусь в состоянии ωk, значит, измерительный при¬бор находится в состоянии k, а объект - в состоянии uk, что позволяет приписать определённое значение величине А, для которой Uk - собственная функция, то есть измерить величину А. Таким образом, вовсе не некое таинственное взаимодействие между прибором и объектом при измерении вызывает появление новой волновой функции Ф системы. Это лишь сознание нашего "Я", которое отделяет себя от старой функции Ψ (x,y,z.), создаёт новую объективность в силу осознанности своих наблюдений, приписывая объекту новую волновую функцию Uk(x) /83/. 

   Как будто, суть аргументов, выдвинутых Ф. Лондоном и Е. Бауэром, ясна. Волновая функция, как и функция энтропии, описывает мир потенциальных возможностей той или иной физической системы. Посылка такой системой сообщения или взаимодействие с другим физическим объектом приводит к новому перераспределению этих потенциальных возможностей, изменяет её статистические характеристики. Этот процесс находит своё выражение в мгновенном изменении вида функции энтропии наблюдаемой системы или в изменении вида волновой функции в момент её редукции. Эти события будут находиться в области возможного до тех пор, пока каким-то образом не будет засвидетельствован сам факт их наступления. Поэтому человек как реально действующая информационная система, способен сделать этот процесс наблюдаемым, пусть даже опосредствованно и в специфически присущей ему форме идеального. 

   Далее, представляется бесспорным, что Ф. Лондон и Е. Бауэр рассматривают процесс редукции скорее как особую интеллектуальную операцию, нежели как объективное физическое событие. Иначе говоря, как только произойдёт срабатывание макроскопического прибора-детектора, наблюдатель должен немедленно изменить способ описания исследуемой физической системы посредством построения целого ряда умозаключений. Поскольку необходимым условием реализации этой интеллектуальной процедуры является факт срабатывания прибора, наблюдатель должен постоянно давать себе отчёт о текущем содержании своего сознания, непрерывно анализируя и различая свои внутренние состояния и события внешнего мира; весь смысл этой ситуации заключается в том, что реакция макроскопической системы - детектора, инициирует мгновенное изменение характера описания исследуемой системы, представляющее собой достаточно сложный акт мышления. (По словам Л.де Бройля: « Именно в  сознании наблюдателя,а следовательно,в макроскопическом времени,происходит эволюция «состояния», описываемого волновой функцией Ψ»/83/ ) 

    В самом деле, пусть исходный квантовый ансамбль является чистым, то есть описывается одной волновой функцией Ψм(х,у), которая, в свою очередь, может быть представлена в виде суперпозиции её частных состояний: 

Эти частные состояния когерентны и интерферируют между собой, поэтому квадрат амплитуды вероятности системы будет иметь вид: 

Лишь после прохождения квантового ансамбля через детектор и, что очень существенно, его срабатывания, то есть при наступлении макроскопического события, имеющего необратимый характер, возникает смешанный ансамбль: 

где интерференционные члены исчезают и становится возможным приписать исследуемой системе определённую волновую функцию и, тем самым, измерить значение той или иной физической величины /84/. 

  В квантово-механических экспериментах зачастую даже неизвестно, когда и каким образом произойдёт ожидаемое физическое событие, неопределенность его наступления, точно также как и его исхода, очень велика, - ведь в принципе нельзя исключить возможность возникновения и такой ситуации, когда срабатывание детектора может оказаться ложным, самопроизвольным, поскольку приборы для регистрации квантовых эффектов - это, как правило, макроскопические системы, находящиеся в неустойчивом, критическом состоянии. Таким образом, экспериментатор может иметь дело не с дей-ствительным, а мнимым событием, а значит, всегда стоит перед дилеммой – каким образом интерпретировать тот или иной макроскопический эффект, то есть вопрос истолкования результатов квантовых экспериментов является сложным, небезальтернативным и во многом зависит от воли исследователя. Поэтому нельзя не признать обоснованности аргументов, выдвинутых авторами теории: в схеме Лондона-Бауэра достаточно полно воспроизведены реа¬лии квантово-механических экспериментов и они оказываются таковы, что единственно правильным ориентиром в их истолковании является безусловно данное нам наличное содержание нашего сознания, - поэтому процесс редукции оказывается отнесённым скорее к сфере мышления, нежели бытия (Или же, с тем, чтобы исключить необходимость обращения к понятию сознания при описании процесса редукции,нам следовало бы дать объективное описание соответствующего нейродинамического кода. ( См.например,Broylez A. Quantumechanics of seeing.- Foundations of Fhysics,1984,14,№6.- рр.553-560) ). 

   Другим, не менее интересным моментом в рассматриваемой теории является вопрос, касающийся понимания природы и свойств самого наблюдателя. А. Шимони, анализируя концепцию Лондона-Бауэра, подчёркивает, что она позволяет сделать два важных вывода: "Во-первых, использование формализма uk(x)vk(y)ωk(z) указывает на то, что наблюдатель Z онтологически находится на том же уровне, что и микроскопическая система Х и аппаратура Y, то есть системы Х и У физически взаимодействуют с наблюдателем Z, хотя и детали этого взаимодействия неизвестны. Во-вторых, из того, что наблюдателю известны его собственные состояния, следует то, что Лондон и Бауэр понимают Z, как сущность, обладающую разумом, вероятно вместе со всем телом или его частью, как это эксплицитно предполагал И. фон Нейман" /85/. Нетрудно видеть, что в понятия наблюдателя и наблюдаемого авторы квантовой теории наблюдений вкладывают вполне определённый смысл, - рассмотрим этот вопрос подробнее. 

   -Лондона-Бауэра наблюдатель и наблюдаемое представляют собой единую физическую систему, а следовательно, и часть единой физической реальности. В то же время они разграничены как физически, так и функционально; критерием их разграничения на физическом уровне является, В теории фон Неймана надо полагать, их разделённость в пространстве и времени. Что же касается разграничения на функциональном уровне, то под наблюдаемым здесь понимается внешний, объективно существующий физический мир, а под наблюдателем – сознающий себя индивид: сознание рассматривается как присущее такому наблюдателю его уникальное свойство, которое по содержанию как субъективно, так и объективно. Граница между субъективным (то есть сознательно переживаемыми индивидом состояниями его организма) и объективным (состоянием внешних физических объектов) устанавливается благодаря способности психики к актам внутренней и внешней интенции, позволяющим теперь уже на психическом уровне разграничить события, происходящие на физическом уровне. Следовательно, та часть субъективной реальности, которая существенно определена актами внешней интенции, представляет собой момент объективности в сознании, а тот аспект сознания, который образован актами внутренней интенции, относится к области субъективного, представляя собой как раз ту самую психологическую основу свидетельствования процесса редукции. Таким образом, описание наблюдателя, которое мы находим у авторов теории, во многом отвечает той психосоматической концепции субъекта, о которой речь шла уже выше и, которая, как известно, не свободна от противоречий. В данной модели разграничение на наблюдаемую систему и наблюдателя осуществлено целиком формально. Это следует уже хотя бы из того, что сам наблюдатель, понимаемый как психосоматический организм, представляет собой открытую динамическую систему, связанную с ближайшим физическим окружением многочисленными физико-химическими связями. Поэтому, строго говоря, нет оснований отрицать саму возможность для него влиять на состояние микрообъекта уже самим фактом своего существования, если речь идёт о чистоте эксперимента. 

   Но поскольку схема Лондона - Бауэра описывает уже вполне реальный информационный процесс, - отсюда, теперь уже с позиций информационного подхода, представляется целесообразным проанализировать ключевые моменты этой теоретической модели, так как, можно ожидать, что это приведёт к известному сдвигу акцентов в трактовке понятий наблюдателя и наблюдаемого, субъективного и объективного, а также позволит более детально уточнить их функции и статус, не меняя, впрочем, сути аргументов авторов теории. 

   Разумеется, в этом случае мы должны вместо понятий субъекта, объекта, сознания ввести понятия, характеризующие различные аспекты информационного процесса, включающего в себя, как известно, источник информации, её получателя и информацию (сознание) как таковую. С этих позиций, под категорию наблюдаемого следует подвести прежде всего объекты внешнего мира, в данном случае исследуемую систему и измерительный прибор, далее, соматический организм и нейродинамические системы мозга экспериментатора, которые посредством органов чувств связаны с исследуе¬мым объектом и измерительным прибором и в которых в определённый момент времени будет объективировано сообщение о событии, состоящем во взаимодействии изучаемого объекта с аппаратурой. Все эти аспекты, вместе взятые, представляют собой единую физическую систему, описываемую волновой функцией Ψ(х,у,z) и, тем самым, могут быть подведены под общее определение источника или носителя информации. Что же касается сознания, субъективной реальности или того, что в соответствии с принципами информационного подхода определяется как информация, то последняя есть, как известно, следствие связи источника информации с её получателем и в силу своего особого статуса в объективное физическое описание не включается. Эта информация необходимо воплощена в нейродинамических системах мозга экспериментатора и представляет собой их содержание: при этом и субъективная реальность как целостное явление и модальность "Я" как её фрагмент, все они сопоставляются содержанию сообщения, информации как таковой. Следовательно, и источник информации и информацию (сообщения и содержание сообщений) как таковые, следует, безусловно, отнести к области наблюдаемого; отсюда наблюдателю остаётся приписать единственно только функцию "получения" информации. А это значит, что актуально существующее наличное поле сознания индивида является результатом деятельности и косвенным свидетельством существования такого наблюдателя, которое, как оказывается, не является непосредственно наблюдаемым, точно также как и процесс считывания информации, проявляющийся в развёртывании поля сознания индивида, которое и' позволяет "знать" последнему текущее состояние своих нейродинамических систем, а отсюда свидетельствовать собы¬тия, происходящие вне его телесного организма. 

   В то же время не вызывает сомнений и то, что сознание "Я" не является причиной редукции, - психический феномен не может оказать влияние на события, происходящие в физическом мире; это - всего лишь субъективно переживаемый личностью момент перехода источника информации из его априорной формы в апостериорную. Поэтому и "непосредственное знание своих собственных состояний" или субъективный опыт, и "создание новой объ¬ективности в силу осознанности своих наблюдений", то есть констатация акта редукции, - всё это уже следствие, феноменальное проявление того, во многом закрытого для личности информационного процесса. А отсюда, видимо, следует признать тот факт, что современная физика уже нуждается в таком понятии как "содержание сообщения", без которого описание физического явления не может считаться полным и объективным, поскольку одновременно требует обоснования и описания той гносеологической схемы, которая легла в основу такого описания.